Неточные совпадения
— Вот этот парнишка легко карьерочку сделает! Для начала — женится на богатой, это ему легко, как муху
убить. На склоне дней будет сенатором,
товарищем министра, членом Государственного совета, вообще — шишкой! А по всем
своим данным, он — болван и невежда. Ну — черт с ним!
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавцем, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец
убили его и тотчас же были преданы одним из
своих товарищей; он сам пробовал
убить Александра Второго, но кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.
Видимая возможность
убить утку, плавающую в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на
свое проворство и меткость прицела, уверенность в доброте любимого ружья, желание отличиться перед
товарищами и, всего более, трудность, почти не возможность успеха раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков.
Он ходил по комнате, взмахивая рукой перед
своим лицом, и как бы рубил что-то в воздухе, отсекал от самого себя. Мать смотрела на него с грустью и тревогой, чувствуя, что в нем надломилось что-то, больно ему. Темные, опасные мысли об убийстве оставили ее: «Если
убил не Весовщиков, никто из
товарищей Павла не мог сделать этого», — думала она. Павел, опустив голову, слушал хохла, а тот настойчиво и сильно говорил...
Хомяк видел Митьку на Поганой Луже, где парень
убил под ним коня ударом дубины и, думая навалиться на всадника, притиснул под собою
своего же
товарища. Но в общей свалке Хомяк не разглядел его лица, да, впрочем, в Митькиной наружности и не было ничего примечательного. Хомяк не узнал его.
В эту ночь, под шорох и свист метели, он, вместе с углубившимся сознанием
своего одиночества, придумал нечто, освещающее убийство, объясняющее его: он
убил испорченного мальчика, опасного
товарища Илье, по силе любви
своей к сыну, из страха за него.
В продолжение всей
своей молодости этот человек не пристрастился ни к чему — ни к женщинам, ни к вину, ни к картам, ни к почестям, и со всем тем, в угодность
товарищей и друзей, напивался очень часто, влюблялся раза три из угождения в женщин, которые хотели ему нравиться, проиграл однажды 30 т<ысяч>, когда была мода проигрываться,
убил свое здоровье на службе потому, что начальникам это было приятно.
— Именно вот так мы и думаем, так и веруем: все люди должны быть
товарищами, и надо им взять все земные дела в
свои руки. Того ради и прежде всего должны мы самих себя поставить в тесный строй и порядок, — ты, дядя Михайло, воин, тебе это надо понять прежде других. Дело делают не шумом, а умом, волка словом не
убьёшь, из гнилого леса — ненадолго изба.
Не утешай себя мыслью, что если ты не видишь тех, которых ты мучаешь и
убиваешь, и если у тебя много
товарищей, делающих то же, то ты не мучитель, не убийца: ты мог бы не быть им до тех пор, пока не знал, откуда те деньги, которые попадают тебе в руки, но если ты знаешь, то нет тебе оправдания — не перед людьми (перед людьми во всем и всегда есть оправдание), а перед
своей совестью.
— К вам вот пришел. Ребята
убить грозятся; ты, говорят, холерный… Мол,
товарищей своих продал… с докторами связался…
Напротив, оказанное им доверие делает их тише ягненка и преданнее собаки, и
своего рода каторжный point d'nonneur установил, что нарушившего оказанное доверие «варнака» его собственные
товарищи присуждают к смерти или
убивая, или оставляя одного в тайге, обрекая, таким образом, на голодную смерть или на растерзание диких зверей.
Об этой-то Елизавете Андреевне и вспомнил Серж, возымев «благое намерение» совершить первую подлость. Он ей понравился, это несомненно. Да и что же в этом удивительного? Он… красив… богат… Остальное пойдет как по маслу… Обмануть
своего старого
товарища… совратить с истинного пути эту женщину — полуребенка… до сих пор такую любящую, такую верную… разбить его счастье…
убить эту любовь… разве это не будет подлостью высшей пробы… приятной и шикарной?..
— Ах, это ты, Павел, — вдруг вскричал Штейн. — Узнаешь ли ты меня, которого проворством
своим и сметливостью избавил от русских у реки…
Товарищи, а мы хотели
убить его! Да я бы отсек себе руку, если бы она поднялась на него!
— Господа! я представляюсь вам, — начал он, кланяясь, — я отец вашего несчастного
товарища! Мой сын умер, он
убил себя… он осиротил меня и
свою мать… но он не мог поступить, господа, иначе… Он умер как честный и благородный молодой человек, и… и… это то, в чем я уверяю вас и… в чем я сам буду искать себе утешения…
Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед
своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут
убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
Ведь не могут же русские люди нашего времени — я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в неясном виде, сущность истинного учения Христа, — серьезно верить в то, что призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий промежуток времени между рождением и смертью употребить на то, чтобы говорить речи в палатах или собраниях
товарищей социалистов или в судах, судить
своих ближних, ловить, запирать,
убивать их, или кидать в них бомбы, или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия, Польша, Корея были бы присоединены к тому, что называется Россией, Англией, Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли и быть для того готовым к массовым убийствам друг друга.